Сокращенная версия статьи опубликована в журнале "Наш современник" (№9, 2012, стр. 213-215)

 

В последнее время, в связи с бурным развитием национал-демократического направления в русском движении, разгорелись жаркие споры о том, кому же принадлежит пальма первенства в изобретении как самого понятия «национал-демократия», так и в разработке его смыслового наполнения. Многим хочется почувствовать себя «патриархами» и «отцами-основателями» многообещающего политического течения. Все эти самопровозглашенные «патриархи» считают себя эксклюзивными правообладателями национал-демократической доктрины и стремятся представить своих оппонентов в самом невыгодном свете.

 

Одним из таких ревнителей «единственно подлинной» национал-демократии оказался Александр Никитич Севастьянов, который в февральском номере журнала «Наш современник» [1] (а еще раньше – на просторах Интернета) вступил в весьма нелицеприятную полемику с автором этих строк. Поводом для этой полемики послужила моя книжка «Катехизис национал-демократа», вышедшая в конце 2011 года. Книжка представляет собой сборник моих статей за последние несколько лет, которым предпослан небольшой текст «Русская национал-демократия в вопросах и ответах» (собственно «катехизис»).

 

Он-то и вызвал основное недовольство Севастьянова. Впрочем, другие статьи, вошедшие в этот сборник, также удостоились весьма резких критических замечаний с его стороны. Надо сказать, что полемический выпад Севастьянова появился в Интернете еще раньше, чем вышел в свет сам «Катехизис». Этому сопутствовали весьма некрасивые обстоятельства. Севастьянову попала в руки незаконченная рукопись, с которой он не только счел возможным публично полемизировать, но и стал  пересылать ее сторонним лицам. В результате стараниями Севастьянова один из промежуточных вариантов текста, до конца не отредактированный, был выложен на всеобщее обозрение в Интернете. Видимо, все средства хороши в борьбе с «врагами народа», которых «надо расстреливать на месте». К их числу на полном серьезе причислил меня Севастьянов. Однако оставим на его совести все эти не совсем чистоплотные приемы ведения полемики и переходы на личность, и ответим лишь по существу.

 

* * *

Севастьянов провозглашает себя – ни много ни мало - «живым отцом-основателем течения» и представителем «подлинных национал-демократов». Что дает ему для этого основания? Может быть, то, что в 1996 году он издал сборник статей под общим названием «Национал-демократия»? Оставим за скобками содержание этих текстов, среди которых была статья, например, с характерным заголовком «Уроки Гитлера». Просто укажем на то, что еще в 1911 (!) году в Санкт-Петербурге вышла книга, на обложке которой значилось «Сборник литературно-общественный, посвященный нарождающейся русской национал-демократии» (курсив мой – А.Х.). Севастьянов любит укорять молодое поколение националистов в самоуверенности и незнании предшественников,  но сам без тени смущения записывает себя в «отцы-основатели» течения, первые признаки которого в России обозначились еще до революции!

 

Так, один из авторов упомянутого сборника, публицист Михаил Балясный, писал: «современный национализм есть понятие и явление демократическое (народное). Прежде, при отсутствии представительного строя и возможности широкой общественной деятельности, этот демократизм носил теоретический характер …, ныне он должен претвориться в практическую работу по программе демократического (народного) характера» [2]. По мнению Балясного, основными пунктами этой программы, помимо превращения России в «государство национально-русское», должны стать свобода слова, печати, союзов, собраний, неприкосновенность личности и жилищ, свобода вероисповедания, всеобщее избирательное право, суд присяжных, автономия университетов, мелкая земельная собственность. Это и есть национал-демократия в подлинном смысле этого слова.

 

Если в начале XXвека многие представители нарождающейся русской национал-демократии вслед за немецкими национал-либералами говорили о необходимости имперского экспансионизма, то к концу XX века, после семидесятилетнего советского эксперимента, во время которого СССР занимался продвижением коммунизма за счет интересов русского народа, пагубность имперской политики стала очевидной. В 1990 году Александр Исаевич Солженицын в своей программной статье «Как нам обустроить Россию» провозгласил те антиимперские принципы, которые стали составной частью идеологии современных национал-демократов.

 

На этом фоне «отец-основатель» Севастьянов, выглядит, скажем так, не очень убедительно. Неубедительно смотрятся и его попытки приписать мне некое «пренебрежение к истокам». Когда я утверждаю, что в России до середины 2000-х не было русского национализма как оформленного политического течения, это не значит, что российская история вообще не знала элементов русского национализма. Русский национализм, как и вообще все европейские национализмы, стал вызревать в России с момента начала наполеоновских войн, с первых лет XIXвека. К первым его проявлениям можно отнести тексты Александра Семеновича Шишкова и Федора Васильевича Ростопчина. За ними последовал республиканский национализм декабристов, на смену декабристам пришли славянофилы, вдохновлявшиеся немецким романтизмом. «Письма из Риги» (1848) Юрия Федоровича Самарина стали одним из основополагающих текстов русского национализма. К началу XXвека тема дискриминации русских в Российской империи была подхвачена многочисленными националистическими публицистами.

 

Короче говоря, для русского национализма, при желании, можно выстроить захватывающую генеалогию наподобие ленинского «декабристы разбудили Герцена…» Но только если последовательность Герцен – Чернышевский – народовольцы в итоге завершилась большевиками, которые и взяли власть, то про русский национализм этого сказать нельзя. Носители идеологии русского национализма (вернее, его элементов) будили друг друга на протяжении десятилетий, но национализму так не удалось вылиться в организованную политическую силу, которая бы смогла добиться создания русского национального государства. Вот на это-то я и указываю, как и профессор Дэвид Г. Роули, статье которого в моем переводе, опубликованной в журнале «Вопросы национализма», тоже досталось от Севастьянова.

 

* * *

 

Чтобы русский национализм смог получить свое идеологическое и организационное оформление, необходима конструктивная дискуссия, которая предполагает уважение к мнению оппонента и отказ от сектантской исключительности и нетерпимости. Я отметил в самом начале своего «Катехизиса национал-демократа»: «данный текст не претендует на то, чтобы быть консолидированной программой национал-демократического направления». Видимо, Севастьянов думает про свои тексты иначе, в противном случае безапелляционный тон его обвинений сложно объяснить.

 

Собственно говоря, основное расхождение с одной стороны, между моими взглядами, программой Русского Гражданского Союза, которую Севастьянов также обличает в своей статье, моими коллегами из формирующейся Национально-демократической партии и, с другой стороны, между взглядами самого Севастьянова состоит в подходе к внутреннему устройству России. Каким должно быть русское национальное государство, унитарным или федеративным? Я и мои коллеги стоим на позициях федерализма, Севастьянов считает, что русское государство должно управляться сверхцентрализованно. Конечно, это важное расхождение, но то, что на этом основании Севастьянов зачисляет меня в «сепаратисты» и «расчленители», мягко говоря, странно.

 

Если снова обратиться к идейным истокам, за отсутствие должного почтения к которым укоряет меня Севастьянов, то можно вспомнить, что полемика между унитаристами и федералистами в русской общественной мысли насчитывает почти два столетия. Так, среди декабристов, первых русских националистов, сторонником унитарного устройства будущей русской республики был автор «Русской Правды» Павел Иванович Пестель, вдохновленный французскими якобинцами. Напротив, Никита Михайлович Муравьев в своем проекте конституции отстаивал федеративное устройство, ориентируясь на опыт США. Он видел будущее русское государство как федерацию тринадцати «держав» [3], которые, подобно американским штатам, в рамках своей компетенции должны самостоятельно заниматься решением внутренних вопросов.

 

Так что вопрос о необходимости федерализма для России дискутируется уже не первое столетие, и причислять всех его сторонников к «сепаратистам» и «врагам России» было бы, мягко говоря, странно. Тем не менее, для Севастьянова между федерализмом и распадом страны стоит знак равенства, что в высшей степени странно, учитывая, что мировая практика знает десятки федеративных государств, которые и не думают распадаться.

 

Вопреки «страшилкам» Севастьянова, вопрос о федерализме – это вопрос всего лишь об эффективности управления. Если президент назначает губернатора, губернатор назначает мэра, мэр назначает префекта, префект назначает дворника, то, в конечном счете, за то, что улица плохо подметена, приходится отвечать непосредственно президенту [4]. Страна переходит в режим «ручного управления», когда верховная власть вынуждена решать проблемы, которые в норме должны на уровне местных властей, ответственных перед избирателями того или иного города или региона. Нечто подобное происходит сейчас в России в связи с укреплением «вертикали власти».

 

Российское руководство, как всегда, наступает на чужие грабли: неэффективность сверхцентрализованных политических систем уже давно осознали на Западе. Во многих европейских странах, построенных ранее по унитарным лекалам, правящие элиты пришли к необходимости децентрализации власти. Например, в 1970-1980-х Италия, классическое национальное государство унитарного типа, встала на путь регионализации, передав на места часть полномочий, касающихся, в том числе, сбора налогов и распределения налоговых поступлений. По этому же пути пошла Испания, где предоставление больших прав регионов помогло снизить накал сепаратистских настроений и сохранить единство страны после ухода диктатора Франко.

 

Конечно, «загнивающая» Европа Севастьянову не указ (в случае чего Севастьянов, по его словам, собирается доживать свой век в Индии или Китае) – но пусть тогда он взглянет на карту мира. Семь из восьми крупнейших по территории стран мира - Россия, Канада, США, Бразилия, Австралия, Индия, Аргентина - имеют федеративное устройство. Действительно, огромными территориями сложно управлять из единого центра, о чем и свидетельствует мировая практика. Единственным исключением является Китай – да и то почти половину его территории занимают автономные районы, в которых сосредоточены неханьские народности.

 

Можно с уверенностью сказать, что как только в Китае будет разморожен политический процесс, искусственно подавляемый коммунистической партией, формально автономные районы станут автономными на практике. Как сказал один из политических аналитиков, «федерализм – это территориальное измерение демократии», и поэтому демократические преобразования в стране с многочисленным населением и обширными территориями едва ли могут обойтись без развития федеративных институтов. Если граждане не в состоянии выбрать мэра собственного города или парламент своего штата, то как они будут выбирать президента и парламент страны в целом?

 

Севастьянов игнорирует опыт тех же США или Германии, которым развитый федерализм не мешает быть могущественными (и при этом демократическими) государствами, и ставит нам в пример опыт СССР и Китая с их партократией. Действительно, в условиях авторитарного строя, когда население не может влиять на политический процесс, единственным механизмом, позволяющим контролировать региональные элиты, является их интеграция в единую партийную иерархию. Насколько хрупок этот механизм, мы видели на примере СССР – как только политическая монополия КПСС была ликвидирована, уже ничто не могло сохранить единство страны. Судьба Китая, в конечном счете, тоже поставлена в зависимость от судьбы КПК. Какой контраст с демократическими федеративными государствами, где поражение правящей партии отнюдь не означает развала страны!

 

Поэтому весьма удивительно, что Севастьянов рекомендует для русского национального государства партократию по образцу СССР и Китая. Это и есть прямой путь к развалу и нестабильности. К тому же, если «русская партия» станет подобием КПСС или КПК, то какая же это демократия? Демократия предполагает многопартийность и конкурентность политического процесса. Если Севастьянов с этим не согласен, то зачем же он вообще называет себя национал-демократом? Не пора ли ему самому приступить к «исправлению имен»?

 

Наконец, утверждение Севастьянова, что «все русские националисты всегда считали федерализм губительным для России», тоже неверно. Напротив, русские националисты, как и многие другие думающие люди, размышляли о необходимости федерализма в России. Так, Михаил Осипович Меньшиков, к которому Севастьянов, по-видимому, относится с большим пиететом, в своих дневниковых записях указывал, что еще при Александре II следовало бы «разделить Россию на самоуправляемые области по образцу С. Штатов… На месте царя я строго отделил бы царские обязанности от нецарских. Разделил бы Россию на сто автономных земель-штатов и возложил бы на них всю ответственность за их судьбу…» [5] Может быть, на этом основании Севастьянов зачислит в «расчленители» и самого Меньшикова? Или тут всё-таки он проявит снисходительность по отношению к альтернативной точке зрения?

 

* * *

 

В заключение хотелось бы сказать еще об одном камне преткновения, мимо которого Севастьянов не мог спокойно пройти – а именно, о концепции нации. Севастьянов придерживается весьма экзотичного этно-биологического понимания нации, так что в обсуждение его экстравагантных взглядов ввязываться не хотелось бы. Отметим лишь, что однобокость концепции Севастьянова мешает ему понять более комплексные и взвешенные подходы, свободные от доктринерских крайностей.

 

Большинство исследователей национализма сходятся в том, что гражданский и этнокультурный компоненты нации сложно различить. Неотъемлемой чертой любой полноценной нации является не только то, что все ее члены – это граждане определенного национального государства, но и то, что все они говорят на общем языке, имеют общую культуру, самосознание и во многих случаях общее происхождение. На этом основании я и полемизирую с академиком Валерием Тишковым, который считает, что важен только гражданский компонент – дескать, все граждане России автоматически образуют гражданскую нацию. Однако без общей культуры и самосознания нация невозможна.

 

Севастьянов не может взять в толк, в чем же состоят мои претензии к Тишкову, потому что сам, только с другой стороны, отрицает культурную составляющую политического организма нации. Он считает, что в основе национального единства должно лежать лишь этническое происхождение, и поэтому указывает на Израиль как на эталонный образец нациестроительства. Действительно, еврейская нация во многом строится на чисто этнической принадлежности (хотя не стоит забывать и о роли религии), но это скорее не правило, а исключение. Евреи – это небольшой этнос, который веками жил среди других народов, подвергаясь культурному влиянию окружающего населения, при этом не смешиваясь с ним. Поэтому, например, между бухарскими или польскими евреями к моменту образования государства Израиль не было ничего общего, кроме этнического происхождения и приверженности иудаизму.

 

Однако странно ставить еврейский опыт в пример таким крупным нациям, как французская, немецкая или русская. Немцы в свое время ассимилировали ряд славянских племен, восточные славяне, в свою очередь, ассимилировали часть финно-угорских народов. Крупные нации всегда, так или иначе, этнически гетерогенны, их связывает в основном общая культура и идентичность, которая для Севастьянова является второстепенным вопросом, как и для Тишкова. Севастьянов недоумевает: «по Храмову выходит, что достаточно включить поляков или французов в состав Германии, дать им германское гражданство да научить немецкому языку – так они сразу же и станут немцами» (курсив мой – А.Х.). Но именно что так и выходит, Александр Никитич, представьте себе! Вот только умиляет легкомысленно брошенный союз «да»: «да научить немецкому языку», как если бы это было так просто! Границы между национальными государствами нельзя «передвигать» именно по той причине, что в современном мире ассимиляция населения, чуждого в культурном и языковом отношении – это крайне дорогостоящий и сложный процесс.

 

Этот процесс становится еще более сложным в условиях, когда не работают институты национального государства, когда нация лишена своего «гражданского» измерения. По этой причине, скажем, массовый приток мигрантов куда опаснее для России, которая до сих пор не стала русским национальным государством, чем для Германии или Франции. В конечном итоге, каждый гражданин Франции должен стать французом, а вот кем должен стать новоиспеченный гражданин «многонациональной» России – это большой вопрос.

 

В конечном счете, удастся ли русскому народу построить полноценное национальное государство, в каких границах оно осуществится и какое внутреннее устройство будет ему свойственно – этот вопрос и стоит в центре полемики как вокруг русской национал-демократии, так и вокруг современного русского национализма в целом. Хотелось бы, чтобы впредь эта полемика велась в более конструктивном духе, нежели чем тот, который был задан г-ном Севастьяновым.

 

__________________________________________________________________________________________________

[1] А. Севастьянов. Расчленители. Федеративное беснование под маской национал-демократии // Наш современник. 2012. №2. Стр. 146-172.

[2] Ладо. Сборник литературно-общественный, посвященный нарождающейся русской национал-демократии. – СПб, 1911. Стр. 174.

[3] Об укрупнении русских регионов, число которых должно быть доведено до 15-20, говорю и я в «Катехизисе национал-демократа».

[4] Этим аргументом я обязан Павлу Святенкову, который как-то озвучил его во время дискуссии, посвященной конституционному строительству в России.

[5] М.О. Меньшиков. Материалы к биографии. М., 1993. Российский архив, вып. IV. Стр. 26, 157.