В этом году вышел в свет первый номер (вернее, два номера под одной обложкой) журнала "Религиоведческие исследования" ("Researches in Religious Studies"). Он был подготовлен усилиями коллектива ученых-религиоведов во главе с главным редактором журнала Павлом Костылевым.

Журнал в редакционном предисловии заявлен как "не столько исследование религии, сколько исследование самого религиоведения". Поэтому он может быть интересен не только узкому кругу специалистов, но и всем, кто интересуется методологией науки и гуманитарного знания. Во всяком случае, автор этих строк, имеющий к религиоведению достаточно косвенное отношение, хотя и пролистал перевод статьи немецкого исследователя Курта Рудольфа о коптских гностических и мандейских текстах, но зато внимательно и с интересом прочитал остальные публикации, посвященные состоянию современного религиоведения.

Большинство текстов, включенных в первый выпуск "Религиоведческих исследований", объединены не только общей тематикой – анализом религиоведения как научной дисциплины. Во всех статьях, принадлежащих перу отечественных и зарубежных авторов, пульсирует общий нерв, та ключевая проблема, без разрешения которой представляется невозможным сформулировать основания религиоведения. А именно, это проблема демаркации теологии и религиоведения. Авторы журнала с разных сторон рассматривают религиоведение, но никто из них не смог избежать этого (чувствуется, болезненного) вопроса.

Так А.Ю. Рахманин, анализируя возможные подходы к методологии религиоведения, утверждает, что "именно самоочевидность эмпирического характера религиоведческих исследований предопределяет их "научность", поскольку фактор "опытности" зачастую является решающим аргументом в демаркации сфер науки о религии и теологии… Вне эмпирического материала религиоведение загадочным образом утрачивает "светский" характер…" (стр.17-18) Однако не очень понятно, как "эмпирический критерий" позволит однозначно определить, имеем ли мы дело с теологическим или с религиоведческим исследованием: если первое может привлекать обширный эмпирический материал, например, патристическое наследие, то второе может опираться на широкий спектр сугубо теоретических и априорных конструкций.

Казалось бы, религиоведение и теологию можно различить институционально: религиоведение – это то, чем занимается религиоведческое сообщество, теология – это то, чем занимаются теологи. Но выясняется, что и тут демаркацию провести сложно. Исторически религиоведение возникло в рамках теологии (христианские богословы всегда уделяли внимание сравнительному анализу нехристианских религий). Зачастую религиоведение и до настоящего времени продолжает изучаться на факультетах теологии светских вузов, в католических и протестантских университетах. Это видно из статей Петера Антеса и Рэнди Уорна, которые анализируют состояние религиоведения в Европе и Северной Америке. Заканчивая свой обзор религиоведения в европейских странах, П. Антес с некоторой грустью констатирует: "Различение между историей религии, как в широком, так и в узком ее понимании, и христианской теологией является основной темой в методологии религиоведения" (стр. 65). К схожему выводу, уже на материале Канады и США, приходит и Р. Уорн: "Поразительная черта североамериканского религиоведения – это нерешенность вопроса, кому именно принадлежит право последнего слова в споре религиоведения и теологии" (стр. 77).

В России привыкли к истерикам разнообразных научных деятелей старой советской атеистическо-материалистической закалки, которые шумно отстаивают "светский характер" образования и протестуют против создания факультетов теологии, против внесения теологии в список научных специальностей ВАК. Поэтому неискушенный российский читатель, наверное, будет весьма удивлен, когда узнает, что на Западе соотношение религиоведения и теологии обсуждается до сих пор и, более того, теология играет важную роль в образовательном процессе. Казалось бы, о чём тут говорить: есть вера, а есть знание, есть религия (теология), а есть наука о религии (религиоведение).

Но в действительности подобное "самоочевидное" противопоставление не более, чем идеологическая конструкция Модерна, в числе прочего призванная оправдать претензии ряда властных инстанций ссылками на "чистую науку". Однако в последнее время эта идеология пошатнулась. В частности, это связано с тем, что наметилось несколько "горячих точек", в которых "чистая наука" исчезает, нераздельно слившись с другими областями человеческой деятельности. Так, в случае с "глобальным потеплением" стало очевидно, что между наукой и политикой не существует пропасти, как нам внушали раньше: наука превращается в политику, а политика – в науку. Никаких границ тут не существует.

Примерно так обстоит дело и с соотношением религиоведения и теологии. В этой "горячей точке" наука переплавляется с религией: оказывается, и в этом случае никакую "чистую науку" вычленить невозможно. Как отмечает Т.Г. Человенко (стр.45), именно здесь, в вопросе о демаркации религиоведения и теологии, наиболее остро встает антитеза "вера - знание". При этом выясняется, что она не работает. "Власть постмодерна, разрушившая старое противостояние веры и разума, весьма значима" (стр. 77), - указывает Р.Уорн несколькими страницами ниже.

Если раньше теологию от религиоведения невозможно было отличить в силу общей недифференцированности и незрелости предмета, когда религиоведение едва отпочковалось от своей прародительницы-теологии (см. статью К. Рудольфа об истории изучения религии в Лейпцигском университете), то теперь различение становится невозможным уже по другой причине, в силу эрозии самого понятия "науки", которая имеет место в эпоху Постмодерна. "Плодотворная область критического подхода к изучению науки могла бы стать важным ресурсом для выхода за пределы идеологии науки, которая сейчас кажется если и не утратившей интеллектуальную поддержку, то, во всяком случае, весьма пошатнувшейся", – отмечает уже цитировавшаяся Р.Уорн (стр. 78).

Безусловно, идеология науки не утратила своей привлекательности и ещё далеко не исчерпала себя, в том числе и в России. Об этом свидетельствуют и попытки провести четкую границу между религиоведением и теологией, причем не только в академической сфере, но и в общеобразовательной. Вспомним, как яростно религиоведческий курс "Мировые религии" противопоставляется "религиозным" Основам православной культуры. Надо понимать: здесь речь идёт, прежде всего, о разделе ресурсов, о капитале финансовом и капитале авторитетности. Кому пойдут деньги, кто будет составлять учебники, кто будет готовить учителей и кто будет преподавать в школах: культурологи и религиоведы или теологи и священники? Здесь соревнуются "светские" и "церковные" институции, и никто не хочет, чтобы лакомый кусок достался "конкурирующей организации". Вот тут в дело и вступает идеология "чистой науки", ей противопоставляется идеология "духовности"…

Так что вопрос о соотношении религиоведения и теологии отнюдь не праздный. Он, как и все остальные вопросы подобного рода, увязан с процессами, происходящими в социуме.

Напоследок хотелось бы отметить интересную статью Романа Сафронова "Современные социологические теории религии в США и Европе" (стр.24-45), хотя она и не совсем вписывается в обсуждаемую тему. Р. Сафронов проанализировал две современных модели понимания места религии в обществе. Одна (преимущественно европейская) постулирует, что с развитием и дифференциацией общества религия как таковая утрачивает позиции (секуляризация), другая (американская) модель делает упор на рынке "религиозных предложений" (место религии в обществе и уровень религиозности в конкретных общинах определяется характером конкуренции между религиями). Эти концепции (и критические отклики на них) важно учитывать, обсуждая значение светскости и секуляризма.

Следующий выпуск журнала редакция планирует посвятить "теоретическим проблемам и неизвестным страницам истории религии".

Портал Кредо.ру, 12 декабря 2009 г.