Александр Храмов - Официальный сайт
Цитата
Александр Храмов

Пояс Богородицы и постсекулярная эпоха

Всю неделю в поездах метро на красной ветке машинист объявлял, где находится конец очереди к Поясу Богородицы. В пятницу днем он был на Парке культуры, в пятницу вечером очередь опять выросла – и ее конец переместился на Воробьевы горы. Когда поезд подъезжал к Воробьевым горам – я с интересом всматривался в пассажиров: кто же из них к Поясу? Вот эти полные тетеньки в черных платках и с четками точно к нему. А вот эта дама в шубке? А вот эти парни? В итоге из вагонов высыпала целая толпа – гораздо больше, чем обыкновенно выходит на этой всегда пустынной станции.


* * *

Многочасовые многотысячные очереди на холодной набережной, в которые выстраивались люди, чтобы притронуться к ковчегу с реликвией из Афона – чрезвычайно любопытный феномен. Он любопытен именно потому, что непонятно, под какую же рубрику его подвести. В каких категориях описывать этот внезапный всенародный порыв? В категориях веры, суеверия, психологии толпы, общества потребления, современных масс-медиа – или всего сразу?


Ажиотаж вокруг Пояса нельзя оценить как однозначно религиозный феномен, имеющий отношение к христианской религии в привычном смысле этого слова. Недаром многие православные весьма скептично смотрели на шумиху вокруг привезенной святыни. По их мнению, вместо того, чтобы ломиться к афонской реликвии любой ценой, стоит задуматься об индивидуальном благочестии. Главное – это ваш внутренний мир, живете ли вы с Богом в душе. Внешние проявления вашей веры – в том числе и поклонение церковным святыням – это уже вопрос второго порядка. Зачем прямо сейчас стремиться в Храм Христа Спасителя, если и в других московских храмах хранятся не менее значимые святыни? С христианских позиций подобное поведение выглядело столь же нерационально, как и с позиций прагматика-атеиста.


Не менее проблематично классифицировать поклонение Поясу как стихийную, народную, маргинальную религиозность, как языческий пережиток. Едва ли суеверие явилось движущей силой, толкнувшей сотни тысяч людей на набережную. Далеко не все из них стремились к Поясу, чтобы получить исцеление от бесплодия или прочих недугов. Популярность пояс Богородицы не объяснима его восприятием в качестве магического артефакта необычайной силы или в качестве очень эффективного средства альтернативной медицины. Скорее в афонской реликвии увидели привилегированный продукт, эксклюзивность которого подчеркивается жертвами, требующимися, чтобы получить к нему доступ.


Здесь вспоминаются очереди в первый Макдоналдс в Москве или толпы людей в Лондоне и Нью-Йорке, ожидающие всю ночь поступления очередной новинки Apple в супермаркет. Общедоступность благ, обеспечиваемая современным капитализмом, ведет к эффекту пресыщения. То, что есть у всех, уже перестает приносить удовольствие. Поэтому удовлетворенность от потребления того или иного продукта обратно пропорциональна его доступности. Если для того, чтобы прикоснуться к Поясу Богородицы, требуется или отстоять сутки в очереди, или раздобыть вип-приглашение, значит, он имеет куда большую ценность, чем все прочие реликвии и артефакты.


Наконец, Пояс Богородицы не стал бы тем, чем он стал, без помощи телевидения. Для большинства наших сограждан существует только то, что им показывают «в ящике». Телевизор способен увеличить онтологическую значимость любого явления, поэтому «попасть на телевидение» - это заветная мечта как многих простых россиян, так, скажем, и оппозиционных политиков, для которых цензура – это в первую очередь когда их не пускают в телевизионный эфир. Всё то, что не показали по телевизору, существует на периферии общественной жизни. Пояс Богородицы же по телевизору показывали, и неоднократно.


В результате неосознанное стремление к сакральному вошло в резонанс с усвоенными практиками потребителя и привычками телезрителя, чтобы дать на выходе локальный религиозный бум, имеющий лишь косвенное отношение и к церковному христианству, и к религиозным суевериям.


* * *

Пояс Богородицы не приоткрыл нам существование «другой, религиозной России», хотя бы потому, что религиозность большинства из тех, кто стоял в очереди к Храму Христа Спасителя, весьма сомнительна, если рассматривать ее с точки зрения Церкви. Едва ли люди, собравшиеся на набережной, посещают храм чаще, чем один раз в год, на Пасху. Едва ли они знают наизусть хотя бы «Отче наш». Это люди, нерелигиозные в традиционном смысле этого слова.


Пояс Богородицы продемонстрировал нам, что религия, загнанная в церковные стены и в пространство индивидуальной веры, уже давно вырвалась за эти пределы. В этом смысле действительно можно говорить о наступлении постсекулярной эпохи. Никлас Луман связывал процесс секуляризации с дифференциацией общества – раньше в рамках одной общественной системы все функции (война, культ, потребление, образование) были тесно связаны: епископ мог одновременно собирать войско, заниматься торговлей и курировать деятельность приходских школ. Но общество постепенно развивалось и нуждалось во всё более эффективном отправления этих функций, так что для каждой из них потребовалась специализированная подсистема. Одной из таких подсистем и стала религия, одновременно ушедшая из других сфер («секуляризация») и сосредоточившая в себе то, что ранее было рассредоточено по всему общественному целому.


Постсекулярная же эпоха означает, что религия, плод дифференциации общества, вновь перестает существовать как четко очерченная реальность, связанная с определенными институтами. Отсюда и возникает проблема отнесения того или иного феномена к религиозной или нерелигиозной сфере. Религия более не локализована в церковных приходах, она растворилась во многих социальных практиках (прежде всего, в практиках потребления), чтобы, при благоприятном стечении обстоятельств, внезапно прорываться наружу. Когда Пояс Богородицы покинет Москву, сотни тысяч, стоявшие в очереди к Храму Христа Спасителя, рассосутся по супермаркетам и займут свои места у телевизоров. Чтобы потом вновь на миг явить свою религиозность и вновь растворится столь же бесследно.

 

"Русский журнал", 28 ноября 2011 г.