Чтобы иметь политическое будущее, российским либералам необходимо преодолеть инерцию либерального сообщества и пересмотреть свое отношение к государству

 

 

Пакетное мышление

Этим летом, на волне эйфории после прихода Михаила Прохорова в партию «Правое дело», звучали призывы приступать к «очищению либерализма», сделавшегося в России «ругательным словом» со времен 1990-х.  Но проблемы российского либерализма – не только в его репутации, но и в его идеях. В конце концов, многие нынешние либералы не имели никакого отношения ни к «шоковой терапии», ни к «залоговым аукционам», но при этом вызывают у населения такое же отторжение, как и их коллеги с более неоднозначной биографией.

В идейном отношении российским либералам свойственно «пакетное мышление». Джентльменский набор каждого уважающего себя российского либерала, как правило, содержит три вещи:

(1) Дикий капитализм. Рынок всё сам расставит по своим местам, поэтому сельское хозяйство и промышленность обойдутся без господдержки, заградительные пошлины им тоже ни к чему – да здравствует глобальный рынок! Социальные выплаты вредят развитию: они увеличивают инфляцию и замедляют экономический рост.

(2) Импорт демократии. Наше общество неспособно к демократии, поэтому вся надежда на интервенционизм западных стран, которые просто обязаны вмешаться и помочь нам с правами человека. Если они этого не делают и забывают о своей миссии экспортировать демократические стандарты, то заслуживают всяческого порицания. 

(3) Сдвиг на меньшинствах. Чем меньше проблемы сексуальных и национальных меньшинств волнуют общество, тем на большее внимание они могут рассчитывать со стороны либералов. Национальная солидарность – это насилие над личностью, надо добиваться многообразия, поощряя меньшинства, и чем они маргинальнее в глазах большинства, тем лучше.

Разумеется, в либеральной программе есть много других вещей, которые значительная часть населения поддерживает: честные выборы, разделение властей и независимый суд, свобода прессы, местное самоуправление, неприкосновенность частной собственности. Конечно, не все понимают важность этих принципов и не все готовы встать на их защиту, но прямого отторжения ни у кого они не вызывают. Чего не скажешь про три вышеперечисленных пункта. Именно в силу этих трех пунктов либерал в глазах большинства россиян предстает агентом влияния Запада, который хочет отменить старушкам пенсии и завезти в страну побольше мигрантов. Увы, изменить этот стереотип достаточно сложно – и не только в силу контрпропаганды кремлевских СМИ, но и потому, что сами либералы дают всё новые поводы думать про них именно так.  

Зачем же так упорно держаться за все эти раздражители сразу? Допустим, вы сторонник дерегулированной экономики. В России эта идея непопулярна: слишком сильны иждивенческие отношения по отношению к государству, которое в глазах россиян обязано заниматься всем, вплоть до перегоревшей лампочки в подъезде. Но, теряя очки из-за своей приверженности свободному рынку, почему бы ни набрать их по другим пунктам? Почему надо окончательно хоронить свой рейтинг акциями в стиле «Я - таджик»? Неужели для того, чтобы отстаивать свободный рынок, надо вместе с тем обязательно участвовать в ЛГБТ-движении и демонстративно презирать православную церковь?   

 

Консервативный либерализм

Чтобы понять, что эти вещи никак с друг другом логически не связаны, достаточно посмотреть на американских консерваторов (значительная часть Республиканской партии и внепартийное TeaParty Movеment). Американские консерваторы являются ортодоксальными сторонниками свободного рынка (Егор Гайдар – младенец по сравнению с каким-нибудь Херманом Кейном). Они критикуют расширение социальных обязательств государства, выступают за снижение налогов и призывают ограничить рост расходов бюджета по отношению к ВВП. Но ультралиберализм в экономике не мешает американским консерваторам быть приверженцами религиозных ценностей и противниками абортов. Консерваторы выступают за жесткое ограничение миграции, критикуют федеральное правительство за вмешательство в дела штатов с целью защиты нацменьшинств. Вообще, по меркам российских либералов, американские консерваторы являются «квасными патриотами» (разве что они не пьют квас), считают свою страну замечательной во всех отношениях, что не мешает, впрочем, многим из них выступать против войны в Ираке и Афганистане. Но консерваторам не нравится эта война не потому, что им жалко несчастных афганцев или заключенных Гуантанамо. Просто они считают эти войны слишком дорогим удовольствием для бюджета США.

К сожалению, российские либералы только на словах любят подчеркивать свою приверженность Западу, но на деле не хотят учиться у него и перенимают только то из западного опыта, что вписывается в их весьма ограниченный идейный багаж. Поэтому сложно представить либерала-рыночника, который выступал бы за семейные ценности, за ограничение миграции из стран Средней Азии и Закавказья, за активную позицию России на международной арене. Ну и высказывался бы против войны в Грузии не из благоговения перед ее «территориальной целостностью» и жалости к грузинскому народу, а из нежелания сажать на шею России очередных кавказских нахлебников в лице Абхазии и Южной Осетии.  

Либеральная общественность в России устроена так, что любая попытка сколько-нибудь серьезно отойти от любого из трех вышеперечисленных принципов карается обструкцией и выпадением из тусовки. Человек становится «нерукопожатным»: его постепенно перестают звать на радио, приглашать на конференции, печатать в газетах. Люди с серьезным именем и репутацией в либеральном лагере (вроде Владимира Буковского и Юлии Латыниной, критикующих мультикультурализм) еще могут позволить себе фрондерствовать, их непросто сразу задвинуть на второй план, а вот деятели помоложе и поменьше калибром вынуждены в полном объеме воспроизводить матрицу российского либерала, иначе слишком велик риск оказаться за бортом. В результате идейный багаж российских либералов демонстрирует удивительное постоянство на протяжении всё новых генераций политиков этого направления.

Как ни странно, отход от доктрины свободного рынка воспринимается наименее болезненно по сравнению с попытками пренебречь двумя другими пунктами. «Яблоко» и «Солидарность» фактически перешли из либерального лагеря на социал-демократические позиции, но при этом не подверглись тотальной обструкции, какая грозит любому либералу, заподозренному в «ксенофобии» и «шовинизме».  Это связано с той эрозией, которой подверглось понятие государства в представлениях современных либералов.Подобная эрозия имеет место и в западных странах, но там, в силу устойчивости институтов свободного общества, сформированного при участии классических либералов, она ощущается не столь болезненно, как в России, где это общество только предстоит построить.

 

Либерализм и государство

Национально-государственный нигилизм современных либералов обусловлен ложно понятым универсализмом: делая упор на глобальный рынок и универсальные права человека (пусть их значимость и в самом деле бесспорна), они забывают о необходимости государства и национального суверенитета для выживания либеральной политической системы. То, что задачи государственного строительства стоят на российских либералов на втором (а часто и на последнем месте), в то время как приоритет принадлежит абстрактным стандартам либеральной законности, которые зачастую трактуются как самоцель, и создает благоприятную почву для спекуляций на тему «агентов Запада», желающих всё «продать» и «разрушить».  

Несмотря на существование различных версий либерализма, всё же можно сформулировать важнейший принцип, в котором приверженцы всех этих версий сходятся. Согласно этому принципу, политическая система должна быть выстроена так, чтобы индивидуумы в ее рамках обладали целым рядом неотчуждаемых прав и свобод. Суверен в лице государственной власти не только не должен ограничивать эти права по своему усмотрению, но сам должен быть ими ограничен и обязан выступать в качестве их гаранта.

К несчастью, политические системы, отвечающие подобным требованиям – это не правило, а исключение. История становления такого рода систем насчитывает лишь два столетия с небольшим (если отсчитывать с 1789) и исполнена трагических катаклизмов и откатов назад. Скажем, практически сразу после принятия Декларации прав человека и гражданина во Франции новоиспеченная республика пережила период якобинской диктатуры, во время которой эти права попирались совершенно немыслимым образом. Вообще в свободных странах живет меньшинство населения Земли, а многие государства смогли реализовать либеральную модель совсем недавно (как в Восточной Европе).

Это объясняется тем, что, вопреки мнению оптимистов, либерализм вовсе не является естественным для человеческой природы, наоборот, для любого социального коллектива естественно пренебрегать правами отдельно взятого человека, а для любой власти естественно расширять свой коридор возможностей за счет других. Либеральная же политическая модель, которая позволяет переломить эти тенденции, является хрупкой системой сдержек и противовесов, осуществимой только при определенном уровне развития общества. В XIXвеке в Африку завезли освобожденных американских рабов и снабдили их американскими законами. Но возникшее государство Либерия не стало аналогом США, и было либеральным только по названию. Либерализм возможен лишь в государстве, населенным «либералами», то есть людьми, готовыми к жизни в свободном обществе и понимающими его ценность. Поэтому бессмысленно говорить о либерализме применительно к «человечеству вообще», либерализм обретает смысл лишь на уровне отдельных либеральных государств.

 

Республиканский тезис 

Ни в одном из этих государств политическая система не существует как простой набор механизмов либеральной законности, к которым зачастую хотят свести либерализм его современные приверженцы. Канадский политический философ Чарльз Тейлор, критикуя подобный редуцированный, «процедурный» либерализм сформулировал “республиканский тезис” [1]: «свободное общество нуждается в мотивации для получения того, что деспотическое общество получает за счет страха». Любое политическое сообщество требует определенной дисциплины от своих членов (выплата налогов, служба в армии и пр.). «При деспотическом режиме совокупность дисциплинарных требований поддерживается насилием. Для того, чтобы общество было свободно, это насилие нужно заменить чем-то иным». Перефразируя Герцена: в либеральных обществах человека останавливает сознание, в авторитарных – останавливает жандарм. Необходимая внутренняя мотивация, отмечает Тейлор, «возможна только благодаря желанию со стороны граждан отождествить себя с государством в том смысле, чтобы признавать политические институты собственным выражением». Другими словами, «существенным условием свободного (недеспотического) режима является некоторая патриотическая идентификация граждан». При этом «патриотизм включает в себя не только совокупность моральных принципов, но и общую приверженность к конкретному историческому сообществу. Его поддержание и сохранение должно быть общей целью, а это нечто большее, чем простое согласие с правовым принципом».

«Конкретное историческое сообщество», о котором говорит Тейлор, называется нацией. «Нация существует как особая единица между отдельным человеком и человечеством», писал С.Ю.Витте, почти дословно повторяя экономиста и идеолога объединения немецкой нации Фридриха Листа: «между отдельным человеком и человечеством стоит нация с ее особенным языком и культурой, с ее собственным происхождением и историей, с ее правами на существование и обособленной территорией». Либеральные политические системы существуют именно за счет лояльности граждан нации-государства по отношению к институтам свободного общества. «Прочность современных западных демократий проистекает из слияния чувства национальной самобытности и установившихся в итоге свободных режимов. Так, Соединенным Штатам особенно повезло в том, что с самого начала в их патриотизме слились воедино национальное чувство и либеральный представительный режим», продолжает Тейлор. Чтобы либерализм мог выжить, общество должно воспринимать его как необходимую форму существования собственного государства, а не как навязанный извне стандарт.

«В Восточной Европе успешная демократизация, проведение успешных экономических реформ и последующее достижение экономического роста шли рука об руку, потому что их поддерживали мощные широкомасштабные националистические движения», пишет кембриджский профессор Анатоль Ливен в статье, посвященной критике российских либералов.  Как отмечает Ливен, российские либералы, в отличие от своих восточноевропейских коллег, воспринимают либерализм в качестве стандарта, который не имеет национального измерения и может быть импортирован вопреки мнению населения. Поэтому российские либералы считают возможным демонстративно поддерживать «самых антироссийских и геополитически агрессивных либеральных интервенционистов», тем самым «помогая Путину усиливать общественную враждебность по отношению к российскому либерализму».

 

Интервенционизм vs реализм

Либеральный  интервенционизм строится, по словам американского политолога Майкла Линда, на признании «допустимости принесения принципа суверенности в жертву императивам демократизации или прав человека». Такой подход отнюдь не способствует продвижению либеральных ценностей, так как провоцирует восприятие либерализма как чужеродного стандарта, насаждение которого невозможно без прямой или косвенной интервенции либеральных ястребов Запада. То, что многие российские либералы исповедуют именно такой подход, заставляет население видеть в либерализме желание ослабить государство и подорвать его позиции.

Но либерализм, вопреки подобным заблуждениям, не связан с пренебрежением по отношению к государству: четко очерченные пределы компетенции властей не означают, что государство должно быть слабым или неэффективным. В слабом государстве либерализм будет просто разрушен. Только суверенное государство, эффективно контролирующее национальную территорию и занимающее прочные позиции на международной арене, сможет защитить либерализм от угроз извне и изнутри. «Сильное государство необходимо для либеральной внутренней политики, о чем либералы часто забывают» [2], отметил один из американских политологов, призывающих переосмыслить современный либерализм с позиций политического реализма.

Задуматься о подобном переосмыслении стоит в первую очередь российским либералам. Если бы либералы в России в самом деле прислушивались к Западу, то, не говоря уже об опыте американских консерваторов, они бы давно взяли на вооружение рецепты американских политических реалистов. Реализм предполагает отказ от наивного универсализма: мировое сообщество и глобальный рынок не в силах отменить значимость базовой политической единицы – государства, и не могут поставить под сомнение фундаментальную задачу внутренней и внешней политики – выживание этого государства и сохранение его суверенитета.  Но вместо того, чтобы встать на позиции политического реализма, российские либералы, вызывая раздражение у большинства населения, держаться за интервенционистскую доктрину. Ее суть изложилпрофессор Чикагского университета Джон Миршеймер (JohnJ. Mearsheimer): «границы податливы и проницаемы в либеральном мире, потому что права превосходят границы. Это означает не только то, что население различных государств имеет много общего, но и что либеральные государства имеют право и обязанность вмешиваться (intervene) во внутренние дела нелиберальных стран, если те попирают права человека. Другими словами, нормы прав человека торжествуют над нормами суверенитета»[3]. Суверенные государства оказываются чем-то вторичным по отношению к глобальному универсальному правовому стандарту, чисто процедурному и лишенному национального содержания.

Политический реализм же, как верно отмечает Миршеймер, невозможен без национальной составляющей. Национальная гомогенность делает государство более устойчивым к внешним и внутренним вызовам, а наличие собственного суверенного государства, в свою очередь, позволяет нации воспроизводить себя и свою культуру. Ну а приверженность граждан конкретному историческому сообществу (вспомним республиканский тезис Тейлора) является необходимым условием существования либеральной системы. Конечно, одного этого условия мало для построения либерализма, но без него не обойтись в любом случае. Иначе, если либерализм не увязан с чувством национальной самобытности и государственного суверенитета (как это происходит в США и европейских демократиях) и воспринимается в качестве внешнего стандарта, это провоцирует дрейф в сторону авторитаризма, что мы и наблюдаем в России. 

 

* * *

Нас многое не устраивает в сегодняшней действительности: как нынешняя полуавторитарная власть, так и сама Российская Федерация с ее ассиметричным федерализмом и внутренним зарубежьем в лице Северного Кавказа, с ее уродливой ультрапрезидентской конституцией. В этих условиях для либералов быть политическими реалистами – значит не отстаивать статус-кво, а предлагать приемлемый для большинства населения образ будущего. Это искомое будущее - свободное, сильное, независимое русское государство, активно отстаивающее свои позиции на международной арене. Мы ни перед кем не виноваты и никому ничего не должны. Мы сами можем навести порядок на своей земле. Мы должны ставить национальные интересы на первое место. Мы – прагматики, а не идеалисты, и должны действовать исходя из реального баланса сил, а не из возвышенных соображений либерального миропорядка. Ну а потребует ли подобная политика увеличения расходов бюджета или, напротив, их снижения, вве6дения пошлин или их отмены – это уже вопрос второго плана, вопрос ситуации и обстоятельств. Главное для российских либералов – усвоить общий национально-государственный императив. Это позволит восстановить доверие населения и добиться либерализации политической системы в России.

_____________________________________________________________________________________________

[1] Taylor, Charles. Cross-Purposes: The Liberal-Communitarian Debate // Liberalism and Moral Life. 1989. Cambridge: Harvard Univ. Press, p. 159—182.

[2] Boucoyannis, Deborah. The International Wanderings of a Liberal Idea, or Why Liberals Can Learn to Stop Worrying and Love the Balance of Power // Perspectives on Politics. 1997. V. 5, № 4.

[3] John J. Mearsheimer. Kissing Cousins: Nationalism and Realism. Yale University, MacMillan International Relations Seminar Series, May5, 2011.

"Центр Витте", 22 ноября 2011 г.